РОДОПОСЕЛЕНИЯ В РОССИИ. КАРЕН КОРГАНОВ

Российское экодвижение
Наследники Великой революции 1960х, мы помним, нередко пускались на всяческие поиски и сомнительные эксперименты. Именно после Великой революции зародилось, например, экопоселенческое движение. Природу ведь следовало срочно спасать из лап хищных технократов и потребленцев.
Главный принцип экожизни: возврати природематушке столько, сколько взял. А лучше – вообще не бери, дай залечить раны, которые нанёс одним своим видом. Финдхорн стал праотцом экопоселений, а потом те быстро расплодились по всему Западу.
Из дальних странствий возвратясь, я первым делом разузнал о российских экообщинах. Выяснилось: экодвижение в России существует. Развернулось оно, как и положено, поколением позже, чем на Западе – то есть, в 2000е.
Есть, правда, в российском движении своя изюминка. Если на Западе экотеории излагали больше социологи, у нас – писатели. Начал всё Лев Николаевич Толстой, который на старости лет забросил свои романы и стал ходить за плугом.
Както в поисках свежих социальных ростков набрёл я на книги некоего Владимира Мегре. Достичь счастливого будущего, учил этот Мегре, не так сложно. Для начала усвоим нехитрую истину.
Каждый человек от рождения имеет право на небольшой – равный для всех, кусок своей страны. Можно сказать иначе: гражданство – не только налоги Государству и служба в армии. Гражданство – это возможность безвозмездно владеть минимальной частичкой своего государства. Доля эта положена по праву рождения. Платить за кусочек родины не надо. Почему? – потому что платитьто некому.
Никто другой не владеет родиной больше вас. И президент, и премьер, и даже депутат Госдумы – такие же граждане, а не дважды граждане или трижды. Следовательно, вы им не должны за свою кровную частичку, как не должны за воздух, пейзаж за окном или воду в речке.
Можно лишь согласиться, что государство забирает все оставшиеся не у дел земли, а также территории стратегически важные, коммерчески ценные, городские и т.д.
Платить за гражданство придётся, если вы открыли в своём природном уголке, скажем, прибыльное предприятие и стрижёте барыш. Тут, конечно, делиться надо. Но это налог не с земли, а с коммерческой деятельности.
Это первая мысль, которую надобно усвоить и – либо согласиться, что она справедлива, либо нет.
Идём дальше. Какой фамильный фрагмент России может опекать гражданин? Ни больше, ни меньше – один гектар, считает Мегре.
Почему именно гектар, спросим, а не, например, 6 соток?
Вспомним, теория излагается лицом, озабоченным не коммерчески, а экологически. А эти носители экосознания таковы, что ответственны не только за себя, свою семью, но и за природу в целом. Так вот возможность заиметь личный фрагмент родины заинтересует в первую очередь тех, кто живёт в объятьях матушкиприроды и вообще облегчает её муки. Остальным все эти экозаморочки и даром не нужны, так что эти остальные в нашем рассказе не участвуют. Пусть они и дальше платят налог за свои подмосковные дачи, стоящие на коммерческих землях.
Итак, почему гектар. Оказывается, гектар – наименьшая природосистема с собственным круговоротом веществ, замкнутым восстановительным циклом. Иначе говоря, минимальный природный фрагмент, способный развиться в экологически здоровый оазис – примерно гектар.
Вот и владейте, учит Мегре, мельчайшей природоединицей как неотъемлемой частью вашего рода, оздоравливайте её. Семейный гектар поэтому так и называют – родовым поместьем.
Жизнь в родовых гнёздах отличается от привычных сельских будней. Населяют поместья люди добротворящие и прекрасномыслящие, с правильным питанием. Все дела вершат прямой демократией. Не выжимают из земли последнее, и даже не хозяйствуют вовсе, как крестьяне или фермеры. Родопоселенцы совершенствуют себя и окружающую среду. А возникает этот союз природы и человека за счёт хорошо известного по Финдхорну органического земледелия.
К любой травинке, растеньицу относитесь, как к родственнику. Дружите с ним, радуйте. Целуйте, наконец, но не от избытка лести, а от неукротимой любви. Так называемых садовых вредителей тоже не травмируйте химотой – договаривайтесь похорошему. Тогда Природа сама дарует излишки. Но, заметим, избытки – вовсе не максимальный урожай, а лишь природнонеобременительный. Однако, обещает Мегре, хватить должно всем.

Первые всходы
Что ещё запомнилось у великого писателя? Сажайте сибирские кедры, да погуще. Ведь они всего могуче – и хворь, и все недуги лечат дюже.
Излагалась экотеория не в научной форме, а художественнообразной, с окололитературными отягощениями и излишествами. Как то: велемудрые волхвы и волхвыни, ведуны и всеведы, вещуны и кудесники. Тут и лесная красавица Анастасия, впадавшая зимой в спячку и сам мсьё Мегре при ней.
Землицы часть пусть будет садомогородом. Не троньте гдето и лесок, кусочек рощи. Оставьте место и под разнотравье буйно. Беседки для отдохновения души установите. Ещё пусть будет тихий пруд, чтоб ива косу в нём свою купала.
А поутру из родника рукой своею иль ведром, искусно смастерённым, водицы зачерпнёшь, и спросит кто: «Откель, поведай мне, водица?» «Отсель, – скажи, – родимый, из землицы».
В заключение Мегре высказался парадоксально: Россия обгонит развитые западные страны, предрёк он, только если пойдёт … в противоположном направлении.
Супруга моя, прочитав великого писателя и диалоги, писанные белым стихом, спросила только:
– Как его женато терпит?
– Никак, – говорю. – Жену ему пришлось сменить.
Словом, полистали мы этого Мегре, посмеялись и – благополучно забыли.
А оказалось – зря. Зелёные книжечки про то, как взлелеять природный уголок произвели эффект спускового крючка и стали для многих чемто вроде Евангелия. Диалоги Мегре цитировали, как речи святых. Нашлись и такие, кто мог теперь изъясняться исключительно отрывками из Анастасии, и никак иначе.
Выяснилось: пока мы изучали западные демократии, у нас под боком завелись свои – словно мозаика складывается. Числом они быстро догнали европейские, а затем и перегнали – сказались залежи у нас ничейных земель. Причём особенностей в российском родопоселенчестве столько – от красавицы Анастасии до непременных прудиков с лягушками, что вообще неясно: что это – ветвь общеевропейского движения, или нечто специфическисамостоятельное.
Неудивительно, родопоселенцев заметили. Задёргались все: сектоведы и демоноведы, бесогоны и мракобесы, замелькали телезаказухи. Словом – на поселенцев обрушился весь интеллектуальный спецназ. Особо лютовала ювенальная полиция: «Ребёнок растёт в поселении без телевизора и рекламы? Не оболваниваете? В суд! – нарушаете его права».
Родопоселенцами застращали честных телезрителей: «Все эти купания в росе, гусилебеди, бдения ввечеру, да при лучинушке добром не кончатся, – как предостерёг один весьма уважаемый – в первую очередь самим собой, учёный. – Бегают голыми по лесам и полям в целях, как говорят, «слияния с природой». А слияютсято в итоге – сами с собой».
Словом, нехорошее это место, родопоселения.

Фестиваль на Доброй Земле
На деле родопоселенцы – на редкость гостеприимны и хлебосольны, проводят в своих "глухоманях" праздники и фестивали. Ближайший, например – на Доброй Земле, что под Владимиром. 
«Живём мы в удивительном месте, – зовёт интернетафиша, – шедевре разнотравья и буйноцветья, лесогрибья и дикозверья». Добраться несложно, автобусов – целых три рейса. В понедельник, четверг и субботу. Программа фестиваля тоже любопытна: ярмарка «Менькидареньки», семинар для замужних «Как стать «ЖенойБогиней», «Поцелуйные игры» у костра для неженатых, ещё какието забавы типа «Кому женишка подсуетить?» Словом – надо ехать.
Добрая Земля – не один посёлок, а целое содружество, раскинувшееся на километры. Добираться – сначала до Владимира. Потом, после ещё часа автобусных мытарств, слезть у деревни Ильино и шагать по солнцу вплоть до Доброй Земли.
В канавах деревни Ильино пели жабы. В местном сельпо тишину прерывало лишь гудение двух больших мух. День вообще помнится душным, полным стрёкота, жужжания.
Что ж теперь – километров десять наугад? В раздумье мы ступили на грунтовую дорожку, шаг за шагом углубляясь в дебри родины, пока сзади не раздался шум. Обогнавшие «Жигули» встали в клубах пыли. Водитель боролся с дверью, видно, чтото стряслось. Наконец – распахнул:
– Доброздравия вам, – мягко приветствовали из «копейки». – К нам на Добрую Землю пожаловали? Прошу, – незнакомец не без труда открыл заднюю дверь. Дело пошло веселее –за горизонт побежали зелёные лужайки, перелески, испещрённые цветами ковры.
– Живёте там?
– Почти родопоселился, – признался Саша – именно так представился водитель. – А жена моя, половинушка всё не решится. Но я не тороплю, пусть созреет.
Показались дома типа дачных, но отдалённые друг от друга, люди в расшитых рубахах, сарафанах. Праздничная поляна принимала фестиваль.
«Сколько платить в этих краях?» – повис немой вопрос.
– Что вы, – дёрнулся Саша. – Добро – само вернётся. Вы тоже комуто сделаете добро, а оно своим чередом – ко мне.
Раз так, поблагодарив вдвойне, мы попытались захлопнуть дверь.
– Где ночевать собираетесь? – Саша смотрел из «копейки» с улыбкой Моны Лизы.
– Можно в моём в поместье. Я всё равно в город возвращаюсь. Дом у меня, правда, не достроен – в вагончике обитаю. Но, честное слово, комнаты чистые. Плита, умывальник.
– …Родное, Заветное, Мирное, Ладное, – кивал Саша на селения за окном. Сам он родопоселился в Чудном.
– Вот она, земелюшка родовая, – притормозил, наконец.
Поместье смотрелось неогороженным пустырём, поросшим чем попало, средь схожих пустошей, недостроек. В общем – честная, достойная бедность.
– Чтобы сад поднялся – надо лет десять хотя бы, – Саша вытер ноги, входя на землю. – Сейчас в самых ранних поместьях лишь первые яблочки наливаются. Вот, ежевика у нас проживает, смородушка. Кусты, сами видите, в полном восторге. А перцам почемуто меньше понравилось, совсем закручинились, – погладил он листья.
– Я вижу, вы не поднимаете гектар в муках, – окинул я пустошь.
– Что вы, живём в мире со всем, что у нас тоже жить хочет, – всё также благостно отозвался Саша. – Вместе землю совершенствуем, излишками делимся – хватает всем с головой.
В глуби спрятался пруд, что в душный день весьма кстати. Родопоселенческая наука ведь велит на каждом гектаре быть водоёму, иначе экобаланс не сложится.
Поместье, как углядела моя спутница, распланировано нестандартно. Дом высился с краю.
– Жильё обустраивают не где попало, а в энергетическом центре, – пояснил хозяин. – А как его определишь? Сначала найди место, где хорошо спится. Там – баланс благих энергий, значит, там и строй дом, не ошибёшься.
Первую зиму, помню, вообще без электричества жил, – пустился он в воспоминания. – Это было чудо какоето! Спать ложился, как стемнеет. И вот на одной полянке вдруг – поразительно сильные сны, просто кинотеатр какойто. Яркие настолько, даже спать мешали.
Мы уже шагнули в вагончик. Терпкий запах трав, на стенах – венки сухостоя.
– Мебель – всю сам сочинил, – похлопал свежие доски Саша. – Здесь магазинное както не приживается.
– А чем теперь занимаетесь?
– Чем? Радуюсь жизни, больше ничем. Сыт, здрав, в благости пребываю. А создадим ещё один прекрасный оазис на планете – больше ничего и не надо.
Ключ я вам… сюда положу, – Саша выбрал широкий лопух. – И вы, когда в понедельник уедете, верните тоже.
– Сколько стоит ночлег? – переглянулись мы.
А в ответ – привычное: «Добрые мысли уже помогли поместью. А добро – само вернётся кругом».
Больше в жизни я его ни разу не видел.
– Человеку, который действительно так думает, нужно сразу выдать рясу и колокольчик, – посочувствовала ему вслед моя спутница.
И мы двинулись на Праздничную поляну – тоже рассеивать лучи добра.

«На Святой Руси петухи поют,
На Руси Святой скоро будет день»
Поляна Праздников, до краёв забитая народом, пестрела бородами, кафтанами, кокошниками. Хороводы знакомств закручивали энергетические вихри, наполняя весельем пространство. Красны девицы кружились с добрыми молодцами, белобрысые отроки – с молодицами в льняных сарафанах. Оказалось, многорядные хороводы достойная замена дискотекам.
В пруду изнурённый народ плескался, что вода выходила из берегов. На костре варили «дружную кашу» – шагали с ложками вокруг чана, бросая, кто крупу, кто маслица или просто «щепотку доброты», «ложечку красоты». Иные читали «дружной каше» стихи, пели.
На Лужайке Мудрости – лавочкибеседочки с резными пословицами, напоминавшими о разных добродетелях. ИванЦаревич вещает дивный сказ окружившим детям. Жёнымироносицы – беременные, босые, свет даруют.
С центральной сцены гусельники, мастера живопения, солнечные барды дарили гимны про «ведрусский миллиард», что вотвот да народится. Или – семейное трио: папа играет, мама поёт, лишь годовалый младенец тихо кормится на её груди, прямо на сцене.
Народ иногда не выдерживал – пускался в хороводы.
Чуть поодаль, на ярмарке «От золотых рук» – вышиванки с петушками a la russ, очелья, ручное ткачество, да из крапивы. Реки кедрового масла, мёды жёлтые, белые, чёрные, с травами. Травы, оказалось, делят на лечебные, волшебные и чародейные – поведала поселянка. Литература для души: «Перекись водорода и другие секреты красоты», «Живая изгородь: быстро, полезно, вкусно».
– Видок, конечно, придурковатый, – моя спутница вертелась, примеряя юбкусамоделку. – Зато зимой теплей будет.
Огромная поляна кончилась кухнейстоловой, что, честно говоря, назрело.
У вегетарианцев – пир горой. Сыроеды и фруктоеды, травоеды и сыромоноеды, дикосыроеды и солнцееды – все стучали ложками, вкушая пищу ненасилия, приготовленную из благостных продуктов благостными людьми.
Мы тоже взяли по тарелочке супа, потом ещё.
– Быть добру, – приветствовал я честной народ, присоединившись к трапезе.
– …такая вот кручинушка, – причитал некто в кудрявой бороде, – ясноокая моя не хочет в поместье. Не могу, говорит, без водопровода.
Я ей: зачем вода – дождя всем хватит. А коль что, говорю, Анастасиюшка, сестрица моя поможет.
А она: «Выбирай, кричит, или я, или Анастасия твоя – шизофреничка, дура лесная! Живи там с ней и с мышами».
– А что мыши, – возразил ещё ктото, – у меня както мышь в избе забралась на балку – слезть не может. Дрожит, на меня смотрит. Взглянул и я в глазёнки, а в них, – поселенец развёл руки, – Вселенная отражается. Мы с ней, получается, в одном космосе и летим.
– Дни считаю, как с термитников этих двадцатиэтажных съеду, – поджала губы дама с венком из ромашек. – В городе речку так загадили, войдёшь – в момент и растворишься. Или в столовую давеча зашла – сплошь продукты убийства. На первое – трупный отвар, – дама подлила немного щей. – Спрашиваю: «А что, кроме трупного, ничего нет?» Они делают вид, не понимают.
– Даа… У меня собака – и та вегетарианцем стала, – прочесал «кудрявый» бороду от крошек. – Кормлю теперь только кашей с морковкой. Нормально – ест, да радуется. Правда, – озадачился он, – лаять почемуто перестала.
– По телефонам сотовым звонят всё время, – не унималась дама. – А мобильная связь, между прочим, очень вредна птицам. Ведь птички буквально вынуждены слушать все наши разговоры, пролетающие по небесам, – дама даже перестала жевать. – И это мешает им петь.
Я втихую отключил под столом телефон, хотя и так, чтобы не загрязнять атмосферу дышал уже через раз. Подумалось: самое экологичное сейчас – просто лечь и умереть.
– Где же вы решили экопоселиться, – интересуюсь. – Уже выбрали место?
– Конечно, – дама растаяла лицом, – «Белые вороны» называется. Это поселение настолько экологично, представляете – там отказались даже от колеса. А некоторые – так вовсе из дома не выходят, чтобы дать природе отдохнуть от себя.
Съеду – поместье буду творить, – размечталась она. – В цветении деревья разные буяют, и клён тут и рябина, что пламенем нас озаряет. Крыжовник и смородушка взойдут – плоды свои даруют. И сотворяне там, соседушки мои.
Я буду петь, сбирать грибы. Заря придёт – росой умоюсь…
– Свет на пути вам, милая девица, – заговорил вдруг и я нараспев белым стихом. – Но климат тут не самый благодатный. Не забывайте, что мороз подчас лютует, и снег пять месяцев в году лежит. Придёт владычицазима, и…
Вы вообще, – запнулся я, – землёй когданибудь занимались?
– Конечно, цветы на окне выращивала. Между прочим, – постучала она назидательно, – если я с розами беседую ласково, не ссорюсь – они вырастают вообще без шипов.
– Что ж, – говорю, – и растения вам тоже чтото уже отвечают?
– Не раз замечала, – дама вновь скривила губы, – сознание некоторых птиц и насекомых намного превышает разум людей. Всё сладится, коль лад в душе. Не знаю с чего начать только.
– Для начала выкопайте холодильник, – посоветовал эксперт слева.
«Ты зови народ,
Свет Батюшка.
На пир долгожданный,
Свет наш Перунушко», – вдруг заголосил некто с художественным посохом, притянув заинтересованные взоры. «Кудрявый» – тот вообще зааплодировал, что чуть не вывихнул руку.
– Так пел я в магазине, средь бутылок с пойлом зверским, – поклонился артист. – Пусть, думаю, послушают родные песни наши. И дал я сроку – десять дней, чтобы бутылки с зельем алкогольным с полок все поубирали. Туда ж и сигареты – забавы окаянные во след. Коль – молвил я – чрез десять дней не приведёте всё во исполненье, то вновь наведаюсь, и сам своей рукою лад здесь наведу, – потряс он карающей конечностью.
– Нечаянно бутылок пару с хмельным напитком я задел – не оскудеют, думаю, на труд уборщиц. И после вышел я из магазина.
Да только вот разумники измыслилито что – упрятали меня в спецзаведенье с решётками на окнах и врачах в халатах белых. Глаголят, нарушил, мол, законы их. Но долго удержать меня не получилось, – рассказчик усмехнулся, подтянув бечёвку на поясе. – Попалось мне одно произведенье – писателя Мегре. Ух, книга горяча необычайно! Не стал я ждать, улучшил случай – и в миг уж на свободе был. И вот я тут. Гляжу: Ярилушко тепло живому дарит, и птички ласково поют.
Речь его была столь вдохновенна, что у некоторых шизофреников явно началось обострение. Последовали громогласные проповеди о смысле бытия. Потом подошёл какойто Святофор… то есть Святогор. И спутники мои поторопились с Праздничной поляны восвояси.
Вопреки ожиданиям, не всем родовая жизнь приглянулась. Некоторые шли с таким видом, будто разболелся зуб.
– Всё, продаю BMW и покупаю велосипед, – решился, наконец, один. – Потому что теперь я духовен.
– Как можно так жить. Кормиться от белочек, обниматься с соснами. Огород не растёт? А вы пойте ему, танцуйте, – сыпались упрёки.
– Отрастили бороду чуть ли не до колен и считают её антенной с космосом. «Куда у вас вечером можно сходить?» «В ведро, милый, в ведро». И вообще, все эти космические энергии, люфтклозеты, милые шизофреники – нормальным людям это неприемлемо.
Мы приблизились к поместью Саши.
– Всё же здесь только фестиваль, большая тусовка, – рассудил я, нашарив ключ. – Съездим в обычную общину, тогда и решим.
Только нужна настоящая. Чтоб – кудесники, вечевые игрища, да с бубенцами. Девки на выданье свёклой щёки красят, – предвкушал я. – Романтика.

«Ура, меня уволили»
Всего родопоселений по России набралось аж за триста – зимующих и летних, действующих и планируемых. Как правило, прячутся они в глуши, подальше от «царёва ока», километров за тридцать от какогото неизвестного райцентра.
Однако родопоселенцы радушны, зазывают на смотрины, семинары. Например, в поселении Ковчег, что в Калужской земле, дни открытых дверей чуть ли не каждые выходные.
Туда нас и пригласили – Аня и Костя, в поместье «Солнечная корона».
Ковчег возник неожиданно, когда по сторонам вместо остатков мёртвых сёл зачастили терема, избушки на курьих ножках – какоето Берендеево царство. Осталось найти ту самую «Солнечную корону».
Природа вокруг привычно трудилась. Зеленью играла берёзка, яблоня наливалась. Женщина с пасторальной корзинкой полной яиц взглянула с интересом – нет, вроде не Аня.
В родопоселениях меж поместий – заросшие дорожки метра в два шириной. Заборов нет, так что не понять, где частная земля, а где общая. В каждом гектаре – банька, прудик с карасями, солнечные батареи.
Раз наше – «Солнечная корона», значит, и расположено, видно, повыше. На пригорке и вправду ктото ждал, судя по описаниям – Костя. Богиня его тем временем торчала в огороде пятой точкой кверху.
Наши интернетзнакомые – Костя и Аня лет десять как отказались от городского комфорта и совершенствуют землю. Поместье уже вовсю цвело зрелыми деревьями.
Первой гостей проверила кошка с детьми. Курица, взглянув искоса, многозначительно похлопала крыльями.
– С этого дома всё и началось, – Костя отворил саманную постройку. – Топор, ножовка, стамеска – всё, чем я мастерил.
Внутри пестрело от чудных поделок: вышивные картины, резьба. На втором этаже – рукотворный планетарий. Если зажечь потолок, можно лёжа изучать звёзды, чем и занимаются дети зимой.
На столе уже дымилась яичница с грибами, творог козьего молока, сласти из цветочной пыльцы – всё своего поместья.
Интересовало, разумеется, почему люди, бросают цивилизацию ради жизни в глуши. Но прошлое здесь уже никого не волновало.
– Мы поначалу тоже держались за город, – Костя улыбнулся далёким воспоминаниям. – Я на предприятии работал инженером. Производил наш завод межконтинентальные ракеты. А в 90х его переоборудовали – стал теперь выпускать хлопушки. Многих и сократили.
Странное ощущение – будто выпал из какихто тараканьих бегов. Мы, наконец, задали вопрос: чем бы занялись, если б не надо корчиться для денег? И вот, следующей весной купили гектар.
– А все нам дружно сочувствовали, – Аня разливала «Молодецкий сбор» из тридцати трёх трав с мёдом. – В землянке, мол, будете жить, укропом со щавелем питаться. Одумайтесь!
– У меня и вправду поначалу полдня почемуто занимала растопка печки, – согласился Костя.
Я вновь оглядел вышивки вокруг, живые узоры:
– Всё же не представляю, как можно так запросто перестроиться на сельскую экономику. Особенно – без больших денег.
– Здесь скорее «антиэкономика», – поправил Костя. – К нам земля долго присматривалась – принять, а может, нет. Лишь после четвёртогопятого года проблемы кудато делись. А сейчас – погреб вообще битком, ещё с той осени.
Единственно, я заметил, – Костя посерьёзнел, – земля романтиков не любит. Если от какихто проблем сбегаешь – здесь не удержишься.
На земле оказалось работы больше чем в городе. Многие строительством промышляют, чистые продукты растят, ктото – на компьютерной удалёнке работает. Кроме того, «мусорных» денег не столько уходит.
Костя вошёл в азарт:
– Я, например, работой в привычном смысле почти не занят. Из необходимого – дров на зиму заготовить, из леса сухостоя натаскать. Это три дня, допустим, пять. Весной посадки.
Зато просыпаются такие таланты, о которых не подозревал. Семьи создают чудесные произведения из глины, бересты.
Для меня вообще строить поместье, – Костя мечтательно потянулся, – как писать стихотворение. Руки сами взмывают чтото сотворить.
– Вы такие герои, – восхитились мы, – гордимся вами.
– Что вы, это вы герои, – выпалили они хором. – Вы же остались там – без пения птиц, без лёгкости в душе. Всё заменили суррогаты. Новости включишь – просто сводка особо опасных преступлений. Кругом крутые, блатные. В мультиках и то каждого по нескольку раз убивают.
– Ладно, пора Бэллу доить, – спохватилась Аня, – а то взорвётся уже.
И поселенческие будни вернулись в привычный ритм.

Утро помещика
Поутру я поднялся раньше всех. Неслышно отворив дверь, вступил на полный росы ковёр. Сад, несмотря на рань, полнился ароматами, звуками, красками. Воздух вкуснопрохладный, казалось, можно потрогать.
Утро было юным, но солнце уже отразилось в пруду. Улёгшись в мягкой мураве, я осмотрел миниатюрный Эдем: полянка с лекарственными травами, кусочек хвойного леса, за ним скатертьсамобранка полная грибов и ягод.
Долго любоваться, однако, не пришлось. Комары в то лето – одно слово, бультерьеры. Я крушил их вплоть до экологического бедствия и синяков на теле.
«Солнечная корона» меж тем просыпалась. Курица, зябко нахохлившись, вышла в свет с трёхнедельными цыплятами. Подступила к спящей собаке и, слегка тюкнув клювом, чтото строго «сказала». Пёс в ответ нехотя отвернулся. Тогда наседка зазвала выводок, и вся семейка вскарабкалась погреться прямо на боку мохнатой собаки.
Показалась Аня, с младшим сыном Добрыней. Взявшись за руки, поклонились солнцу. Не спеша погрузились в пруд.
Когда с Добрыни смахнули последние осколки воды, то плотно замотали в платок, чтоб не загрызли комары. Сама же Аня сгоняла комаров веточкой, словно стряхивая пыль. Впрочем, казалось, «меньшие братья» её и не трогали.
В саду Аня благоговейно замирала, внимая шелесту листьев. Гдето запускала руку в ветви и чегото ожидала – растение точно запрещало себя срывать. Иногда показывала ягодку – Добрыня отправлял её в рот. Я наблюдал, пока парочка не скрылась из виду.
Вскоре, однако, Аня воротилась:
– Забери Бэллу, – крикнула в конюшню, – скоро дождь.
Я усмехнулся: небо неуловимо голубое, прихорошилось двумя облачками – всё предвещало отличный денёк. Но минут через двадцать и вправду закапало, пришлось возвращаться.
Под навесом в одиночестве чтото мастерил Костя – лишь рыжий кот, урча от счастья, путался под ногами. Тайны поселенческого общения с Природой манили, всё настойчивей требуя раскрытия.
– Какое необычное земледелие родопоселениях, – подступил я исподволь.
– Да самое простое, – не отвлекался Костя. – Растим без гадости, вот и всё. Кроме того, землю лучше чувствуешь голыми руками – тогда она узнаёт твою энергетику, ты её. Семена до посадки можно во рту подержать. И земля родит именно под тебя, твои потребности.
Костя приставил две свежеоструганные доски.
– У коня, – говорит, – сын весной родился. – Конюшню надо пристройкой дополнить.
– Сколько ж теперь у вас живности?
– Мы вдвоём, трое детей, Бэлла, кур несчитано…, – Костя сбился. – Пчёл, например, на второй год пригласили пожить. А теперь вот не пойму, кто с кем живёт – то ли пчёлы у нас, то ли мы под них совершенствуемся.
– И много мёду приносят?
– Что сами дают – то и берём. Вообще, если нужен только мёд, – приподнял он бровь, – лучше в магазине купить.
Работа возобновилась.
– Папа Бэллы, кстати – умнейший козёл был, – вспомнил вдруг Костя. – Добрый, с характером прекрасным. Восемь лет душа в душу жили.
– А потом?
– Заболел. Так я думаю, может, мысли сорные у нас были, раз хворь пришла? Или кто из гостей недоволен?

Мы в ответе за тех, кого посадили
Слова эти почемуто не забылись, а проникали занозой.
– Костя, – улучшил я момент, когда вечером вновь собрались в саманном домике, – ты обмолвился, животные болеют, потому что у гостей мысли неправильные. Так может, и мы чистоту помыслов нарушаем. О чём не думают в поместье?
Костя поначалу отмахнулся, мол, всё нормально. Да и зачем вам – в городе мироощущение всё равно забетонировано. Но призвав на помощь Аню, коечто раскрыл.
– Всё живое, что зависит от нас и обитает под нашим присмотром, остро воспринимает наше настроение, мысли. Согласны? Природа ведь чувствует тонко. Скажем, домашние животные рады, когда ещё только подходишь к дому – замечали? Получается, природное пространство, что в нашей власти, настроено на нашу волну, внимает ей. Сказал доброе слово – здесь же и осталось, сказал недоброе – и оно осталось.
Поэтому мысли агрессивные, тёмные настораживают пространство, заставляют защищаться. А добрые – напротив стягивают в поместье соратников. Живое тогда доверяет, расслабляется и цветёт.
– Примерно как дети, выросшие в любви, разнятся от тех, кто не получил её, – догадалась моя спутница. – Или ещё: когда кормишь грудью, нельзя отвлекаться на плохое.
– А я так понимаю, – заблестела глазами Аня. – Лично я ощущаю пространство, как живое существо. Когда его любишь – оно гармонизуется вокруг.
– Как можно любить пространство? – недоумевал я.
– Любить, значит отдавать, не ожидая ничего в ответ, – туманно пояснила Аня. – Вроде сопереживаешь с поместьем, как один организм, растворяешься в единстве. Пространство открывает тогда тайны, заряжает, а ты счастлив быть его частицей. И вот – уже ведом им. Ведаешь, что допустимо, а что нет, чтото типа совместного творения. У нас это называют Пространством Любви. Ощущения – увы, словами не передать, – чувствовалось, поселенцам трудно формулировать, что ясно и так.
– Не только вы спрашиваете, – разрядил обстановку Костя. – Пожаловала, например, както районная администрация – из Малоярославца. А почему? По деревням слушок: мол, секта здесь завелась. Сажают какието кедры – природу портят. И главное, они же там… поют. Это что ж: трезвый – а поёт. Точно совесть нечиста.
Приехали, значит, правильные люди с проверкой, сейчас всех на чистую воду выведут, – Костя даже привстал.
– Мы им: «Проверяйте, но сначала мы споём».
Те возмутились: «Мы при исполнении, не положено. И вообще, давайте серьёзно, чай не у колодца разговариваем». А мы, говорим, всё равно споём, мы гостей так всегда встречаем. И затянули – протяжную, на два голоса. На воздухе ведь каждый голос по полям разносится.
Потом – травяной чай в Общем доме, всё обсудили. Они в итоге рассмеялись: «Теперь понятны претензии. У вас, – говорят, – досуговый образ жизни. Многих это настораживает».
Кстати, гдето они и правы, – заметил Костя.
– Вообще через годдругой с администрацией проблем просто нет. Говорят: «Молодцы, ребята, хорошее дело делаете». Потому что видят, почвато восстанавливается. Она здесь колхозная, пестицидами убитая. А власть хоть и посвоему, но за землю болеет.
Пространство любви… Впоследствии не раз наблюдали, как спор на вече вскипал и зашкаливал. Затем спорщики, будто одновременно набрав воды в рот, расходились. Ведь Пространство любви дороже мелких распрей.
К гостям отношение тоже трепетнопредусмотрительное. Гость временно включается в Пространство любви. Не дай Бог чем его огорчить – бумерангом разрушишь энергетический баланс. И наоборот, умиротворённый пришелец умножит благостные энергии, значит – обогатит пространство, утвердит природное доверие.
Пространство Любви созидают обычно не в одиночку, а семьёй. Вернее, сначала пространство возникает между двумя любящими людьми. Потом расширяется на детей, поместье. Поэтому не стоит зачинать поместье без своей половинки – не зацветёт оно. Половинушка – дети – родовое гнездо – поселение в целом, всё в единой гармонии. Таковы шаги совершенствования среды.

Школа в Ковчеге
Пролетели ещё дни, а двух старших детей АниКости почти не видно. Днём они кудато исчезали, лишь на ночь читали Добрыне сказки.
– Да в школе они, – развеяла Аня недоумение, – не выгонишь их оттуда.
«Что ж за школа такая», – подумалось, и на другой день мы напросились на экскурсию.
Дети в Ковчеге поначалу гуляли свободно, как облака в небе. Потом родители, увидав что за «маугли» вырастают, ужаснулись и взялись за младших всерьёз. Так в Общем доме родилась школа, и, говорят – необычная.
Общий дом – местный центр притяжения, своего рода ратуша, если хотите. Возле – спортплощадки, грейдер под навесом, трактора. Объявление: «В ближайшую субботу в 19.00 – очередной опернобалетный вечер. Чайковский, «Пиковая дама», дирижёр – Гергиев». Оказалось, всего лишь видеотрансляция, но сначала об опере доложит здешняя певица.
Узники просвещения трудились пока на втором этаже, а мы коротали время на первом, в столовой.
– Когда же перемена? – не терпелось нам.
– В час – обед, тогда и прервутся, – услыхала нас крепкотелая женщина у плиты.
– Но сейчас полодиннадцатого. Неужели два с половиной часа без перерыва?
– Будет перемена, будет, – женщина заварила иванчая. – Утомятся и прервутся. А когда устанут – кто ж знает.
Наваристый иванчай не избавил хозяйку от расспросов:
– Интересно, какой урок?
– Последнее время больше о зоологии говорят. Наверное, её и продолжают.
– Раз зоология – класс шестойседьмой наверно, – не молчалось нам.
– Все, кому интересно – и занимаются. И десятилетние, и пятнадцатилетние, мой сын тоже там. Интерес есть – все равны.
Женщина протёрла стол:
– С зоологией разбираться будут, пока увлечение не схлынет. А надоест, ещё что главным выберут – математику или литературу, договорятся. Остальные предметы тогда побоку, для разбавки. Это «погружением» называется.
Сын мой теперь за животными наблюдает, дневник ведёт. А я прямо сказала: если хозяйственные дела забросишь – в школу не пущу, так и знай. Здесь же свободное посещение.
Мы переглянулись:
– Вы, наверное, имели в виду, наоборот: будешь о хозяйстве заботиться – можешь от школы отдохнуть.
– Да не выгонишь их из школы этой, – хозяйка возмущённо выжала тряпку. – Утром уходит – в девять возвращается. Здесь ведь ещё кружки всякие.
– Что ж за учителей таких привезли? – восхитились мы. – Нас в своё время в школу чуть ли ни под конвоем водили.
– Никого и не завезли, – обиделась почемуто женщина. – У нас родители такие, самим интересно по второму разу учиться. Каждый ведь к чемуто относится с душой, новое для себя открывает – заодно и детям расскажет. Вот кружок по интересам и готов. И так увлекательно бывает, я сама ходила ботанику слушать. В детстве природу любила, потом жизнь закрутила – отвлеклась.
– И как, со второго подхода освоили ботанику?
– Сын мой сказал, неплохо. Он сам экзамен принимал, а с ним не забалуешь.
Мы уже ничего не понимали.
– Ну, он в третьем классе прошёл, – оправдывалась женщина, – учительница его и назначила. Вы лучше сами Нину спросите.
Сверху загремел хор под фортепиано.
– Вот и перемена. У нас общеобразовательная школа и музыкальная смешаны, музыкальное воспитание всеобщее. А могут и танцами в перерыве заняться или акробатикой.
Хор отпел своё – нас проводили наверх, навстречу даме почемуто в пышном парике и юбке такой ширины, что вряд ли прошла бы в дверь.
– Не обращайте внимания, – поделовому начала Нина Варшавская, – у нас театральная репетиция в час, да и в образе надо быть.
Вкратце – так. Знаете, почему у нас успеваемость выше, чем в обычных школах?
Я не знал, но сделал всё же умное лицо.
– Потому что там ребёнок получает информацию до того, как у него возник вопрос. Вот дети и противятся. Кроме того, в обычной школе материал порционен – целого не видно. Неясно, зачем такойто материал итоговой системе.
– И что можно противопоставить отлаженной школьной машине?
– Творческий интерес. Если в головы закачивать чужие мысли, а не развивать свои, творческое начало гибнет. Но творчество зажжётся, если ктото рядом уже этим интересом охвачен. Так что главное – найти «светящегося» человека, у кого от обожания своего дела всё горит.
К счастью, нашим родителям интересно всё. Каждый чтото для себя постигает, осваивает. Поэтому мы, вопервых, занимаемся как школьными предметами, так и нешкольными. А вовторых, школа у нас не только для детей, но и для взрослых. Всё поселение както задействовано.
Тут ребята обступили учительницу, потянув в класс.
– И вправду, пора, – спохватилась Нина. – Я же экзамен обещала. Если интересно – посидите.
Разумеется, интересно. И смешавшись с детворой, мы пристроились сзади.
– Кто – учитель на следующем блоке? – вгляделась Нина.
– Я! Я! – сыпались предложения.
В итоге учителем выступил старшеклассник. Он уже изучил этот предмет и считал себя экспертом. Встал у доски с таким видом, будто только что совершил важное открытие, и принялся вещать.
Рядом мальчуган лет двенадцати сдавал зоологию за прошлый месяц двум маленьким, но серьёзным девочкам. Но – путался, сбивался. Экзаменаторы, правда, сами хихикали, подстраивая ловушки. Итог – естественно, переэкзаменовка.
Равнодушным не останешься – мы тоже вовлеклись в познание. Но, досада – на часах 13.00, группу ждал обед.
– Какой же аттестат выдаёт школа? – задержались мы.
– Пока никакого, – качнула париком Нина. – Ребята ездят в город сдавать экстернат. А мы – пару недель до того натаскиваем на экзамен. Тут, конечно, интерес, тяга к познанию обрубаются, творчество ведь исчезает. Тогда и реанимируем систему «сорок пять минут – перемена».
Почемуто после экстерната наши дети начинают драться между собой, – наморщила Нина припудренный лобик. – Правда, это быстро проходит.
– Наверно в школу таких не пускаете, отправляете домой? – догадались мы.
– Совершенно верно, – похвалила учительница, поспешив в главный зал на репетицию.

Творческая цивилизация
Пока школьная компания дожёвывала обед, мы детально изучили оба этажа. Дом Творчества, казалось, полнился жизнью днём и ночью. Двадцать восемь кружков (!) – я специально посчитал, наперебой звали к чемуто увлекательному. Ктото на блокфлейте играет, другие акробатические сальто вытворяют или бальные танцы – прямо на кочках. Каждому рады как новой творческой единице.
Вот художественноремесленная мастерская «Добродеи»: завтра какомуто общинному ребёнку исполнится год. Первая мысль, не какой бы подарок купить, а что изготовить. Решились в итоге на мягкую игрушку, плюс совместно разученную песню – так искусство на глазах переплелось с жизнью.
Или: часто ли мы видим, что наши дети играют и одновременно и поют? Причём сами, без указки взрослых. А здесь – только и слышишь.
«Инкубатор искусств», меж тем, наводняли и взрослые. Всех выдавали глаза – блеск счастливого нетерпения, которое не скрыть. Национальный состав, я заметил, пёстрый. Есть украинцы, татары, евреи.
Хоров здесь – три, разных возрастов. Но что это: репетирует, скажем, детский состав. Заглянет по делам кто из взрослых, и – что бы тоже минут на пять не встать в хор, раз душа поёт. Присоединится ещё кто, а дети, наоборот, разойдутся. Так детский хор плавно перетёк в смешанный. И вот, слились в упоённом единстве дисканты и басы, дети и взрослые, беременные и кормящие. Чуть ли не из утробы подпевают.
Ещё одна традиция показалась чудной совершенно. Ковчеговские мастерицы сходятся в Общий дом на рукоделия, и одновременно весь вечер поют на несколько голосов – заслушаешься.
Часов после шести и поселенцев, и гостей приглашали в главный зал, на кадриль. Набилось в итоге – очень плотно. Ведущий показывает кадрильную фигуру, пары по очереди, как умеют, повторяют. Весело, смешно, задорно… Кадриль – не просто развлечение. Тут не зевай: если дама, например, хорошо вертится в танце, значит, будет также крутиться и в огороде. И вот притоптывают бывшие менеджеры и риэлторы, шоумены и имиджмейкеры. Но это в прошлом, а ныне – родопоселенцы, основатели собственных родов.
– Кажется, я поняла их, – моя спутница перевела дух от этих плясов, переплясов, утиного шага. – Каждый из нас – стоит хорошенько покопаться, найдёт в себе какойто скрытый талант, увлечённость. Может, кто и забыл о нём, но если постарается – точно вспомнит. Интерес в своё время наверно на карьеру не тянул или выгоды не принёс.
Так вот, – подруга чуть не трясла меня за шиворот, – в поселении зарытые таланты открываются наперебой. Ведь творческая мастерская у каждого – целый гектар.
«Может, это и есть начало новой цивилизации – творческой? – подумалось в тот вечер. – Налицо разница мотиваций. Мы работаем ради зарплаты, а они – для творчества, выгода гдето позади.
А ведь эта небольшая разница и создаёт новую цивилизацию».

Венчание
После очередной утренней прогулкимедитации Аня поделилась: сегодня в общине – венчание.
– В церкви венчаются?
– В поместье, – озадачила Аня, не добавив ничего.
Значит, новая забота – изыскать откудато подарок.
– Не надо, не ищите, – Аня оглядев сад, попросила лишь зачемто выкопать пару ростков, вместе с землёй.
– Свадьба будет «с посадками», – заинтриговала она ещё больше.
Едва дождавшись нужного часа, мы, прихватив саженцы и лопату, двинулись по заросшим дорожкам.
Праздничное поместье издали пестрело берёзками, наряженными в ленты. Отовсюду стягивался и стар и млад, причём тоже с деревцами или тазиками в цветах – этакими готовыми клумбами.
Поместье походило пока на неухоженный пустырь. Длиннокосые девы прогуливались с краснощёкими юношами. Чаровницы хвалились невообразимо расшитыми платьями. Всех, однако, затмил жених – в рубахе с Яриломсолнцем и всевозможными оберегами:
– Ладушка, свет очей моих сотворила, – выхаживал он павлином перед гостями.
– Где я только не вышивала, – делилась «ясноокая» подругам. – Всё вплела: и аромат сена, и капли росы. Даже петуха на рассвете – и того в дело.
На этих словах толпа расступилась: к молодым тащили на верёвке козу Вирсавию. Коза поначалу упиралась, не хотела дариться, но, осмотрев новых хозяев, согласилась и под бодрящие выкрики пощипала травы на новом месте.
Венчание обещали по особому обряду – «ведрусскому». Впрочем, подозреваю, сочинённому здесь же позавчера.
Наконец, молодые воздвиглись на пригорок, гости же, поправив бороды и косы, выстроились в волнении.
Счастливый жених всё не решался вступить, пока благоверная теребила косу.
– С тобой, препрекрасная богиня, готов я сотворить Любви пространство на века, – чуть не пустив петуха, проблеял он.
–Тебе я помогать готова в сотворении великом, – потупила васильковые очи невеста, достав в подкрепление шикарный венок из цветов и трав.
Голоса наливались, наполняя пространство:
– Венец достоин тот принять, чья мысль способна прекрасным будущее сотворять, – невеста коснулась избранника, а тот с готовностью упал на колено. Под аплодисменты венок пристроили на голове.
Диалог продлился в том же духе – белым стихом страницы на две, со зрительскими вставками, детали уже не вспомню.
Наконец молодожёны, просочившись сквозь арку, с куда большим воодушевлением открыли новую часть.
Аня, словно дождавшись, потянула нас к саженцам. Многие вокруг тоже хватали своё добро, и вновь окружали молодых.
Жениха меж тем, как подменили. Деловито, точно прораб, излагал он проект Пространства любви.
– Дом задуман на пригорке, – приподнялся жених, чтобы донеслось до всех, правда, пока непонятно зачем.
– Возле – большая клумба. От неё – берёзовая аллея, – тыкал он в планшет.
Ряды оживились: все, кто с цветами, выступили к предполагаемой клумбе, а там, на подхвате – уже невеста.
Сотворяне, рассредоточившись по полю, слаженно сажали – кто груши, кто яблони, кедрики. Всё уже походило не на свадьбу, а на гигантский субботник.
Жених со съехавшим венком присутствовал одновременно везде:
– Начинаем отсюда и – так, прямо. Здесь взойдёт роща, тут – сад. Это ж и дачнику ясно, – взмахивал он словно капельмейстер.
Только бросилось в глаза – поместье сплошь усеяно колышками с бумажками. У указателя «Вишни» и я взялся за лопату. Однако коза Вирсавия, привязанная рядом, вместо помощи всё тянулась к моим росткам. В итоге поместье наше явно отстало. Некоторые, вон, уже витиеватые хороводы завели вокруг посадок – чтоб крепче рослось. Потомуто, говорят, венчальные саженцы приживаются стопроцентно.
Пустырь на глазах оживал, но венчальное действо лишь разворачивалось. Народ, бросив лопаты и взявшись за руки, хороводиком двинул по периметру, затянув чтото величальное. Смысл: «что помечтаешь – то и сотворишь». Но в конце длинной цепи уже не слышали «голову». Так что звучало, что попало – разве что молодых посмешить.
Аня торопливо сунула нам пакетики. Хоровод же, растянувшись по периметру, распался. Каждый, не прекращая петь, кидал чтото в землю, бережно утрамбовывая. Мы тоже побросали семена в лунки – когдато из них взойдёт изгородь.
Теперь поместье, так сказать, в эскизе состоялось.
«Просто праздникшедевр какойто, – восхитился я. – Полторадва часа необычной свадьбы, и, пожалуйста – заложен чудесный сад».
Дальше – игрища, молодецкие забавы. Например, «Коридор Любви»: идёшь наощупь с закрытыми глазами, пока участники шлют тебе тёплые прикосновения, пожелания. Чувствительные особы так просветлялись в Коридоре, что выходили с блестящими глазами.
Или – «Отгадай пословицу». Одни изображают пословицу, другие распознают. Вот где смехато на лишний десяток лет.
Лишь некоторые женщины не участвовали, кормя грудью детей в сторонке.

Новый народ
Закатное солнце нежно украсило стол, сервированный в три этажа. Как не похожи были яства на те, что подают на обычных свадьбах. Запомнилось:
Сочиво – распаренная рожь с мёдом;
Сома – настоянное в печке топлёное молоко с сосновыми шишками;
Сурья – брусничный сок с мёдом, настоянный на солнышке;
Курганы плова с ароматом аж до сосен;
Сласти, орехами начинённые и медовым сиропом текущие – вкус продукта необычайно добрый.
У стола какаято крупногрудая девица, само воплощение плодородия уже заваривала особый травный сбор – на роды.
– Деток в начале июня ждём, – споро подсчитали, рассаживаясь.
В родопоселениях ведь живут для Рода. Мамаши подчас столь молодые, что не поймёшь, кого ещё нянчат. Сама – девчонка с худыми ключицами, кажется, вотвот бросится играть вместе со своими детьми, а у груди уже свёрток, оттуда какойто мальчикспальчик покрикивает. Типичный ответ не «у меня двое или трое детей», а «у меня пока двое или трое».
Повивальный папа сам нередко принимает свою работу у «богини» – прямо в чистом поле или бытовке. Чуть ли не учит рожать. Младшие тоже на подхвате. Считается, после «общих родов» семью – не разорвать. Интересно, ни одного рассказа про неудачные роды так и не услышал.
– Мойто, когда в последний раз рожали, всё руку протягивал – на растерзание, – делилось ещё одно телесно одарённое создание. – Меня уж и так, и сяк, наизнанку выгнуло, дыхания нет.
Так видели бы вы потом его руку! – загордилась она.
– Брр, – передёрнулся я. – Не для меня это. Слушать хруст тазовых костей. Из любимой женщины внутренности вываливаются, а ты: «Дорогая, тебе не дует? Не волнуйся, всё пройдёт».
– Ну, вы не сидите, как перед телевизоромто. Чай, не на экскурсию пришли, – возмутилась та, что заваривала «на роды». – Мне Толик тоже каждый раз помогал.
Повивальный папа Толик – тщедушный как воробей, разбирался пока с блинами с черникой.
– А вы у жены спросите, – проснулся вдруг он, – не решайте за неё.
Мы когда второй раз беременными ходили – на мне всё и держалось, – Толик отставил блин, пока благоверная отлучилась. – Я и рушники подготовил, и успокоил всех – а как же?
Так ведь хорошо, когда детки маленькие, пухленькие, молочком пахнут, – повивальный Толик расчувствовался, будто сам собрался рожать.
– Врачи, как узнали, что в поселении ктото родился, сразу примчались: кто принял роды? Видят – малыш здоровый, пожали плечами и уехали. Теперь красавица подрастает, две годинушки уже.
– Человек приходит в мир через тебя, – искрил мыслью героический Толик. – А роддом – это вообще против природы. По мне, лучше на улице рожать, чем там.
Женщина, считаю – должна просто отсутствовать при родах! – живородящий Толик явно раздухарился.
– Как то есть отсутствовать? – побледнела моя спутница.
– Ну, имею в виду, расслабиться полностью, – спохватился Толик. – А делает всё муж. У меня, например, любимый момент – резать пуповину.
– Вас послушать, Толик, – пришла в себя спутница, – скоро скажете, сами родили, а не жена.
– Родила, конечно, она, – нехотя сознался тот. – Я потом жену омыл. На колени встал: «Спасибо, – говорю, – родная, за семью».
– Чтоо? – ясноокая, незаметно вернувшись, заслонила мужа обильной фигурой. – Да кого вы слушаете!
Я спрашиваю: «Кто родилсято?» А он блаженно улыбается, в глаза младенцу заглядывает, будто там что определит: «Мальчик вроде». «Не туда смотришь!» – кричу. Потом в себя пришла, поглядела, куда надо – девочка.
Он ещё: «Почему ребенок синий?» А я: «На себя посмотри!»
В общем, стал рыдать. Я ему свою руку подержать дала – успокоить, значит. «Не плачь, мы – сильные, справимся». Так что неизвестно, кто кому помогал.
Потом, правда, пуповину перерезал. Торжественно, будто олимпийские игры открыл. И дочку обожает, разве что грудью не кормит.
И разговор перетёк на какогото Трифон Матвеича, которому 60 лет, а на природе, поди ж – «взыграл», и народил ещё двух сыновей.
Вечереющая природа уже теряла очертания – пир отшумел, гости расходились. Молодым остался сад, полный саженцев и цветов.
Во всех родопоселениях, где побывалось – в Калужской области и Ярославской, Владимирской и Тульской, бросалось в глаза: детей больше, чем родителей. Дети благоухали как цветы, радовали качеством. Везде, везде подрастал новый народец. Как ни странно, родопоселенцы – единственная группа славянского населения с положительной демографией.

Вы ещё в Системе или уже на свободе?
– Почему у нас семьи большие? – переспросил Костя. – Так в городе же Система давит.
Это слово – «Система» (с большой буквы) давно гуляет средь всякого рода радикалованархистов. Звучит – и в родопоселениях.
– Вы лучше Фёдора Лазутина спросите, – не вдавался в подробности Костя. – Фёдор – основатель Ковчега, он лучше скажет.
– Раз основатель – наверно серьёзный и недоступный?
– Он – вообще доступнее всех.
Фёдор Лазутин – улыбчивый человек лет за сорок, жил с молодой женой и детьми в усадьбе, утопавшей в пчелиных ульях. Выяснилось, Фёдор, ни много ни мало, возрождает исчезнувшую среднерусскую породу пчёл. Также создатель Ковчега – глубокий социальный мыслитель. Может, потому разговоры с ним так запомнились.
В какой день о чём говорилось – не вспомню. Воспроизвожу краткие выжимки.
Первый раз Фёдор встретил нас в рабочем шлемесетке. Поместье дружно жужжало.
– Смотрите, пчела – почти уже среднерусская, – указал он на цветок. – Мохнатая, словно обезьяна. Это признак породы – зимой теплее будет.
Я, побоявшись ужалиться, отступил. Пчёлы, однако, мирно трудились.
– Не волнуйтесь, не кусают, мы же их уважаем. Я часто даже без лицевой сетки работаю, – прихватив пчелиную рамку, мы переместились к дому.
– В городе – замечали наверно, нашу психику постоянно атакуют – реклама, СМИ. Мы знаем, кто благополучный, респектабельный гражданин. Что – гламур, престиж. И вот, человек бежит за этими потребностями. Только заработаешь три копейки – сразу на имиджевые покупки, гасить кредит, а то вдруг осудят, что не отвечаешь приличию, – Фёдор попутно очищал рамку от воска.
– Так что Система – всего лишь набор заданных извне установок и представлений, которые замещают личное мировоззрение. Система навязывает способ мыслить. В ней вы отчасти свободны, но выбираете лишь в рамках, которые предложат.
– Это как мода что ли? – представил я. – Несколько модельеров назначают модное на следующий год. А мы подчиняемся.
– Хороший пример, – поддержал Фёдор. – Но многим идеологические протезы нужны. Почему? Потому что Система ответственна за вас, даёт какието координаты. В ней вы выживете, а вне её – хаос и самодеятельность. Если внутреннего управления нет, внешнее необходимо. Поэтому, разрушить Систему – значит создать вскоре новую, может, и худшую, – признал устроитель Ковчега. – Так что не ломайте Систему не заставляйте всех жить творчески, а вместо этого обустраивайте, где можно, островки социального творчества тем, кто уже созрел.
Както Фёдор сказал:
– В городе, например, полно барьеров, которые мешают завести третьего, четвёртого ребёнка. Сами знаете, если ребёнок не одет прилично – «белая ворона». Детей надо учить, лечить, выводить в люди. А это тяжело, затратно.
Но позвольте, почему ребёнок должен одеваться так, а не этак – вы сами решили, что престижно? – увлёкся Лазутин.
– Почему мы должны платить за двенадцатиэтажный кирпичный дом с коммуникациями, это единственный способ жизни?
Почему современное образование трудно и дорого – подругому вправду нельзя? Или это чей бизнес.
Почему надо платить репетиторам и поступать в престижный ВУЗ – кто сказал, какие специальности престижны, лично вы?
Это и есть давление Системы. И вот лишний член семьи – уже не лишняя радость, а непосильная ноша.
– Система, – резюмировал Фёдор, – внешнее управление, которое замещает нашу мысль, убивает творца. Так вот, главный смысл ухода в поместье – заменить Систему на саморазвитие. Родовую землю ведь созидаешь сам – дом, пейзаж за окном, воспитание детей… Я вас не слишком утомил?
– Напротив, приятно слышать, – говорю. – Поздравляем, вы ушли от «Большого Брата». Родопоселения управляются компромиссной демократией, значит, никто никого не давит.
Фёдор, однако, энтузиазма не поддержал:
– Компромиссная демократия не работает, – огорошил он.
– Как не работает?
– Если делать только то, с чем согласны сто процентов, а остальное не делать – парализуешь поселение. Масса консервативна. Я не сразу понял, поначалу тоже идеализировал. Часто народ против вообще всяких новшеств, как в поместье, так и в поселении. У других это сначала вызывает борьбу, желание объяснить, достучаться. Но – бесполезно. Следующий шаг – апатия, уход в себя. А дальше творческий актив – обычно это мужчины лет так тридцати, просто покидает проект.
– Так вы вернулись к представительной демократии? – я даже привстал.
– Не вернулись, есть у нас прямая демократия, – усадил меня собеседник. – Но в поселениях улучшают её формулу. Например, «консенсус минус один» – когда один уже не вправе на вето. «Консенсус минус два», «минус три». Посмотрите сами – в Интернете полно методик: типичные просчёты, причины паралича. В Ковчеге, например, всё решают тремя четвертями – 75% согласных. Это болееменее разумно.
– Может, вообще стоит включить в Устав только главные, принципиальные пункты, – предложил я. – А всё за рамками Устава – доверить личному творческому поиску. Ведь каждый, – говорю, – имеет право и на творческую ошибку.
Федор, однако, при первой возможности соскакивал к более интересной теме – всякие там пчёлки, ỳлики.
– Заказ поступил на три улья, – похлопал он свежеисполненный каркас. – Мёд ведь только побочная польза от пчёл. Основное – опылять растения. Поэтому километрах в трёх вокруг пасеки природа просто цветёт, ликует. Если видишь вдруг – обилие ягод, цветов, значит, точно близко пасека.
Раньше, когда люди мёда вдосталь ели, – размечтался он – до ста лет жили.

Вече в БлагоДарном
И всё же, несмотря на скепсис Лазутина, работающие консенсусные демократии увидеть довелось. Например – в селении БлагоДарном. Эта небольшая родообщина под Ярославлем специализируется именно в компромиссной демократии.
– Как удалось построить поселение на стопроцентном консенсусе? – спросили мы Сергея Сарафанова – основателя и идеолога БлагоДарного. – Даже Фёдор Лазутин жаловался на муки с консенсусом. Наверно секрет есть?
– Секрет? – пожал плечами Сарафанов. – Ну, искусство хорошо учит, хор, например. Иногда – футбол.
– Но это есть и в других местах, – не сдавались мы. – Видно, чтото ещё сплачивает?
– Что ещё? – прикинул Сарафанов. – Вроде пожары помогают, когда у когонибудь чтото сгорит.
– ?? – повисло недоумение.
– Потом ведь всё равно вместе восстанавливать. Вот обиды и забываются.
На этом тему и закрыли. Наступил пятничный вечер – традиционные два часа поселенческого сбора. К огромному брезентовому шатру тянулся народ. Посторонних на таких мероприятиях особо не жалуют, и войти мы не решились.
Сарафанов пожаловал последним:
– Что опаздываете? – распахнул шатёр.
Сарафанов представил нас кандидатами в поселение. Возражений не было, и мы скромно уселись поодаль.
Пустой вечевой стол украшала пока лишь палочка – типа из городошной фигуры.
В шесть часов поселяне взялись за руки, чуть помедитировали в «круге гармонии», расселись, и… на первые роли вышла как раз та палочка. Как оказалось – «символ слова». Говорить вправе только, кто держит «символ». Прервать держателя – неуважение к вече и вообще немыслимый грех.
Сперва – повестка. Каждый, держа «символ», оглашал тему, которую желал бы затронуть, и передавал палочку строго по часовой стрелке.
Что обсуждали? Ремонт дорог, название новой улицы (в итоге нарекли Светлой), ещё повседневность. Почтительно, неконкурентно, доброжелательно. Реплик без «палочки» не слышал – лишь ровное дыхание, либо «Дада» или общий смех. Деловое равновесие нарушил опоздавший: тихо занял место, пропустил один круг, как и положено, и с нового раунда тоже потянулся к палочке.
И вот – удача. Вопрос о взносах на дорожный ремонт после трёх кругов нежданно привёл к согласию – есть компромисс! Ведущий, словно боясь спугнуть, тут же фиксирует протокол. Поместья – подписывают.
Консенсусом в итоге увенчалась небольшая часть тем, что никакого протеста не вызвало. Ясно, дело не в упрямстве, а в непроработанности. Надо подумать? – ну пожалуйста, размышляйте. Темы поэтому не «дожимали», а закрывали до новой пятницы.
Так, за пару вечевых часов поселенческая дружба укрепились, с чем мы и поздравили Сарафанова.
– Видели бы вы первые вече, – усмехнулся тот. – Заседали столько, что не оставалось времени всё это осуществлять. Но либерализм быстро спал, вече – ведь работа, а не шоу. Пришлось даже внести в Устав «хирургические» меры. Если, например, кто встревал в диспут без палочки, его внимательно слушали. А потом выписывали «путёвку в лес». То есть – отправляли погулять на свежий воздух, минут на двадцать. Можно – и до следующей пятницы. Хороший закон, жизненный, – похвалил Сарафанов. – Некоторые обижались, но потом первыми же блюли порядок. Теперь, чтобы привести тему к консенсусу, пожалуй, четырёхшести вече хватает.
Или ещё: полезно принять закон не на всю оставшуюся жизнь, а, скажем, на полгода. Через шесть месяцев постановление автоматически аннулируется и переголосовывается. Никто тогда не боится непоправимого и охотно экспериментирует.
Возле сарафановской усадьбы – конная выездка с гостями из Ярославля под руководством младшей дочери Сарафановых – таков семейный бизнес. Мы замерли, любуясь грацией.
– Есть всё же в единогласии несравненное волшебство, – зачарованно улыбнулся главный творец здешней демократии. – Когда компромисс найден, каждый ощущает его своим. Единство такое – просто взлететь хочется.
Об одном Сарафанов говорил неохотно. Стопроцентный консенсус ограничивает размер поселения – не выпускает за рамки большой семьи. Лазутин прав: компромиссная демократия работает лишь в дружеском кругу. БлагоДарное – небольшой посёлок, его помещики без труда уместились за широким столом в шатре.
Новых участников в БлагоДарное принимают только после испытательной двухгодичной стажировки, и – что важно, тоже стопроцентным согласием. С каждым новым участником достичь единогласия, понятно, труднее – всегда найдётся хоть один противник. А вскоре – и вовсе невозможно.

Незнакомец
За время, проведённое в Ковчеге и БлагоДарном, родопоселений прибавилось на два – одно в Беларуси, другое гдето в Башкирии. Подумалось: что ж за чудесные ростки творческой цивилизации впереди. И – поселения замелькали калейдоскопом: зимующие и летние, среднерусские и уральские.
Действительность, однако, слегка разочаровала. Ковчег высился айсбергом в море безразличного отношения к поселенческой молодёжи. Лидеров типа Лазутина – очень и очень мало. Не нашлось и школы, подобной ковчеговской. Школ в основном не было вовсе, дети учились в ближних деревнях. Ковчеговский Общий дом – тоже скорее исключение из правил.
Что же бросилось в глаза взамен? Дети, предоставленные себе, росли, как трава в поле, в интеллектуальной среде явно ниже городской. К чему это приведёт? К тому, что лет через двадцать сознание нового поколения уступит родительскому.
Нынешние родопоселенцы ведь прониклись экосознанием благодаря университетским образованиям, полученным в Системе. А если сознание второго поколения не культивировано? Просто нечем вникнуть в идеи экологии, родопоселенчества. Поэтому дети, увы, не продолжат родительское дело, а вернутся в окружение более интеллектуально сильное. То есть – в город. А поселение переродится в деревню. Известно ведь, среда интеллектуально мощная втягивает, ассимилирует более слабую.
Так думал я в одном поселении – большом, но аморфном, как вся наша страна.
Пребывание запомнилось ещё случаем. Пожаловали в общину на просмотр гости, среди них – три семьи из Германии. Ктото сетовал на нехватку земель в Европе, другой спасался от ювенальной полиции. Новая тенденция: западные люди бегут сюда, а не наоборот.
В общине в тот день с утра и чуть ли не часов до четырёх тянулось вече, проблем скопилось – перебор. Затемно же собрались на полянке с догоравшим костром и с разговором об исчезающих среднерусских деревнях – как помочь селу. Лишь один из гостей, словно ушёл в себя. Лица его в мерцающих отблесках не разглядел, не уверен, что опознал бы с утра.
– Не трогайте деревню, не помогайте, – вскинул он, наконец, взгляд. – Уже бесполезно. Ваши деревни угасают под звон пустых бутылок – просто дайте им доспиться. И города оставьте, тоже всё безнадёжно. Развитие если народится – только с нового корня.
Незнакомца тут же обвинили в негуманности. Почему он обратился дальше именно ко мне – не знаю.
– Можно тратить силы, заставляя городских людей размножаться. Можно вкладывать деньги и уговаривать деревню. А есть ведь другой путь – найти прослойку, которая и так множится естественным образом. Пусть это и самая неожиданная группа. А дальше – просто не мешать. Больше ничего не надо.
Тут уж я не смолчал:
– Просто не трогать? Не брать налогов, будто живут в другой стране, а здесь – в гостях.
– Берите, но не деньгами, – был категоричен незнакомец. – Возьмите незаражёнными продуктами, а главное – новым населением, здоровыми детьми. Будущим берите.
– Будущего нет, – упёрся я. – Детей в родопоселениях много, но они брошены. Здесь, в глуши умственно одичаешь за годдругой. Уверяю вас, вырастут, посмотрят телевизор и – сбегут обратно в город.
Народ уже разбредался кто куда. Остались мы вдвоём.
– Два часа, – выпалил вдруг собеседник. – Всего два часа. Я им не раз говорил: два часа всё решат. Они – будто слышат.
– Что за два часа? – не взял в толк я.
– Вы сказали, сознание детей не развивают. Если каждое поместье займётся этим лишь два часа в неделю – проблема решится.
Сами посчитайте, – блеснул он взглядом. – Активный день – допустим, с девяти утра до девяти вечера. Всего двенадцать часов. До двух дети в школе, сюда же обед, отдых. С трёх до девяти – шесть свободных часов. За пять будних дней набегает тридцать часов – посчитали? В выходные школы нет, значит, плюсуем ещё двадцать свободных часов – по десять за субботувоскресенье.
Итого: пятьдесят свободных часов в неделю, их надо занять, улавливаете? Теперь вопрос: сколько участников должно быть в поселении, чтобы закрыть эти пятьдесят часов?
– Ну, – подбодрил незнакомец, – с каждого поместья минимум два часа занятий в неделю, а всего пятьдесят часов.
– Двадцать пять поместий, – разделил я.
– Двадцать пять – это что, нереальное число? У нас полно больших поселений. Правда, толку с них – ноль. Не организованы, заняты чёрти чем.
Но не забывайте, двадцать пять, это помимо школы. Со школой – сложнее, тут нужна специализация, дополнительные люди.
– Было бы так просто – давно б уже организовали, – пожал плечами я.
– Требуется всегото – правильный Устав. Устав, который отберёт заинтересованных, а посторонних отсеет.
Я им не раз говорил, – повторил незнакомец, – будто не понимают.
– Вот, смотрите, – помолчав, он открыл сумку. – Проект Устава, который я показывал.
Я поднёс бумагу к остаткам пламени. Проступили буквы:

УСТАВ РОДОПОСЕЛЕНИЯ

Родовое поселение организуется на основе совместной деятельности участников. Основная общая деятельность – забота о подрастающем поколении, совершенствование будущего сознания.
Образовательная деятельность в родопоселении возможна двух видов: либо проведение регулярных уроков в школе, либо – индивидуальных кружков;
Кружковая работа может быть разной направленности – от спорта до искусства и науки. Приветствуется то направление, в котором поселенец заинтересован лично и развивается сам;
Кружковая деятельность ведётся для поселенцев любого возраста – от детей до взрослых;
Минимальное участие каждого поместья в совершенствовании сознания – два часа в неделю;
От каждого поместья для работы в школе или проведении кружка достаточно одного человека;

Правила приёма в родопоселение

1) Каждый желающий присоединиться к поселению сообщает при знакомстве, кто именно из его семьи берёт на себя заботу о воспитании поселенческих детей. А также – какое именно направление занятий возлагает на себя;
2) Испытательный срок для вступления в родопоселение – два года. Это время кандидат живёт в поселении;
3) При открытии своего двухгодичного испытательного стажа кандидат вывешивает в Общем доме краткую информацию об образовательной деятельности своего поместья. Если планируется кружковая работа, то указывает:
а) название кружка, направленность, примерный годовой план, программу;
б) предполагаемую возрастную категорию участников;
в) место проведения (Общий дом, такоето поместье, спортплощадка и т.д.);
г) день и час проведения кружка, чтобы родители знали, куда и когда направлять детей.
4) Если за два года испытательного срока кандидат не нарушает Устав, участвует в вече, без пропусков занимается образовательной деятельностью и находит для себя в этом интерес, его вступление в поселение – АВТОМАТИЧЕСКОЕ, – зачемто выделил автор;
5) Никто в поселении не имеет права за глаза критиковать чужую образовательную деятельность;
6) Никто не вправе вмешиваться в чужую творческую жизнь, если она не противоречит Уставу.
– Тут вы рискуете, – вгляделся я в последнее. – Не распишешь же всё подробно в Уставе.
– Хорошо, – с жаром признал незнакомец. – Прибавим: «если не противоречит Уставу поселения и УК РФ». Что ещё?
– Да ничего вроде, – вернул я папку. – А если кто не хочет участвовать в этом?
– Пусть ищет другое поселение. Их же полно. Иначе альтернативной цивилизации не создать. Заметили – сюда приезжают и из Европы. А почему? Ищут, кто продолжит их западноевропейское дело.
– Всё же звучит фантастично, – помялся я. – Восточноевропейская цивилизация продолжит дело западноевропейской…

Я не выдержал и почемуто вскипел:
– Не будьте наивны – кто ж даст окрепнуть конкуренту? На своём гектаре человек независим от Системы. Вы действительно думаете, Система это простит? Спуститесь на землю!
Да она кожей почует в вас угрозу, причём набирающую силу. При вашей вольнице они теряют власть, а это – самое сладкое для них. Власть вообще периодически должна сжирать когото, чтобы сознавать себя властью.
Или наше правительство, – не мог остановиться я. – Вы уверены, кому оно служит на самом деле? Вот разнюхают за океаном, что у нас наметилась перспектива, купят в СМИ пропагандистскую компанию, понесут всякую хрень про несчастное детство, деревянные игрушки – и вас прикроют как рассадник, сами скажут чего. Чем больше вы наливаетесь силой, тем ближе схватка с американским долларом.
Думаете, пригонят сюда бульдозер и сравняют с землёй? Да нет же – проштампуют указ, что вы теперь должны с земли столькото налога – и всё законно! Отчего бы не придушить росток, пока он слаб.
Надеетесь, наш великий народ встанет за вас грудью? – пытался я достучаться. – Так он же несубъектен! Не жил никогда прямой демократией, значит – этический м*дак. Сам, своими руками, сдал Власти все права и даже не заметил.
Незнакомец бесполезно поворочал сгоревший костёр.
– Лично вы строите Восточноевропейскую цивилизацию или нет?
– Ну, допустим, да, – выдавил я.
– Вот и действуйте от себя, а не от когото.
Наши предки неслучайно шли на восток, к Тихому океану – копили версту за верстой. Зачем? Чтобы превратить просто страну в странуцивилизацию. Знали: серьёзные задачи под силу только цивилизации. Просторы это потенциал, правда, пока неиспользованный. Но он пригодится, когда появятся нормальные поколения.

Письмо в редакцию
Следующим днём я возвращался в Москву. Обрывки вчерашних бесед то и дело всплывали, причиняя почемуто некий дискомфорт.
Дома – сел перед чистым листом, послюнявил перо… Получилось письмо, которое я отправил в редакцию газеты «Родовая земля». Удивительно – письмо напечатали слово в слово в ближайшем же номере.
Привожу с небольшими сокращениями.

Второе поколение анастасийцев
Взгляд со стороны
Я не живу в Родовом поселении и вряд ли когда перееду туда. Зато я внимательно слежу за РП. А со стороны, знаете ли, бывает виднее.
Уже очевидно, российские родопоселения – сегодняшняя данность. Целое десятилетие вы осваивали новые профессии, зимовали под полиэтиленовой плёнкой, закреплялись на земле. Вы совершили рывок – создали сеть РП.
Теперь на вас смотрят со всех сторон, ожидая большего, надеются, что движение станет глобальной альтернативой. Ведь восьмая и девятая книги Мегре так и называются – «Новая цивилизация».
Означает ли существование десятков РП, что альтернатива найдена? Значит ли само наличие поместий, что родопоселенческое движение запущено? Увы – история так просто не творится. Думаю, пока вы в начале пути.
Ваше поколение создало родопоселения благодаря развитому экосознанию. На землю вернулась элита – редкий поселенец не имеет двух высших образований, не мыслит творчески. Именно недюжинный интеллект позволил осознать, почему Система – тупик, нужна альтернатива.
А теперь – внимание. Чтобы продолжить поселенческое дело, второму поколению потребуется интеллект не ниже вашего. Идеи Мегре предполагают экологическое сознание. А это, вопервых, более высокий интеллект по сравнению с технократическим. А вовторых, это сознание надо в детях специально взращивать.
Готовите ли вы себе смену?

Воспитание Природой
Бытует мнение: пространство любви само воспитает новое сознание. Не надо мешать, и Природа сотворит совершенный интеллект. Действительно, удобно – поручить детей лесу, а самим плести венки из одуванчиков, питаться радугой и пребывать в гармонии с мирозданием.
Однако экосознание – не новое здание сознания, а новый этаж, надстройка над техносознанием. Поэтому если надеяться лишь на мистическую Природу, то второе поколение интеллектуально отстанет от первого, а третье – от второго. Второе поколение с трудом поймёт идеи Мегре. А третье – и вовсе не разберёт, о чём это там: думать будет уже нечем. Их нейроны – сколько там положено миллиардов, останутся бесформенной массой. Произойдёт опрощение, называемое в биологии энтропией.
Что потом? Система, как вакуум всосёт внуков назад. Почему? Потому что интеллектуально они уступят городским. А эволюция, напомню – это эволюция сознания. Внуки вернутся в Систему, вступят в ипотеку, престижное потребление, ведь это круто. Последующие поколения, возможно, возродят интеллект прабабушек и вновь пойдут строить РП. Но опятьтаки столкнутся с проблемой второго поколения, которую вы пока не решили.
Вывод таков. Интеллект нового поколения должен всегда превышать интеллект родителей. Говоря иначе, дети, достигнув двадцатилетия – должны интеллектуально опережать сверстников Москвы, Петербурга, других городов своим сверхтехнологическим сознанием. Тогда интеллектуально сильная родопоселенческая среда втянет городскую, а не наоборот.
Не выиграйте у Системы интеллектуально – проиграете и во всём остальном.

Система держит
Очень немногие РП создают собственные школы. В основном детей водят в сельские школы, а те дают традиционное образование, но хуже, чем в городе. Многие поселенцы не зимуют в поместьях именно изза перспективы «лесных школ». Что же до высшего образования, то в поселении его получить – просто утопия.
Допустим, ваш талантливый ребёнок мечтает о небе. Он окончит школу в городе, там же поступит в университет – учиться строить космические корабли или смотреть в телескоп. Лето, вероятно, проведёт с родителями в РП и коечто даже там впитает. После университета он, разумеется, захочет реализовать мечту о небе. И пойдёт работать – строить корабли, смотреть в телескоп. Отпуск – вновь в РП, тихие мечты в обеденный перерыв – тоже.
Ближе к пенсии он, не исключено, переберётся всё же в родовое гнездо. Но означает ли это, что родопоселенческое движение он развил? Нет, не значит. Потому что не создаст он дружной семьи, не зазвенят на его гектаре детские голоса. Всю молодость он проведёт в городской «двушке», где полтора ребёнка на семью. Значит, продолжит он не поселенческое дело, а депопуляцию. А РП останутся уделом пенсионеров.
В это время его сверстник, живший с детства в поместье и учившийся рядом в селе, продолжает поселенческую жизнь. Он мастерит печки, плетёт корзины, может и бочку спроворить. Словом – опрощает интеллект. А значит, тоже удаляется от идей экожизни, но в другую сторону. Ведь родительский интеллектуальный фундамент уже утерян.
Что же выявляется? Основная деятельность в поместьях должна быть вовсе не сельскохозяйственной. Идиллически кормиться от белочек нужно лишь вам, первопроходцам. А общему делу требуется борьба за интеллект второго поколения.

Альтернатива Щетинина
Допустим, мы осознали проблему второго поколения и создали в РП школу как, например в Ковчеге. При этом – не дублировали традиционную школу с ЕГЭ, а приучили ребят мыслить, вопервых, творчески, а вовторых, глобальноэкологически. Поэтому интеллект молодёжи – несколько другой. Так мы задержали второе поколение в РП лет до семнадцати. А кроме того – привлекли зимовать в поместья родителей, поскольку школьных трудностей теперь нет.
Что дальше? А дальше наши таланты вновь со слезами распрощаются с родными и отправятся в Систему в университеты. А РП всё также останутся жребием утомлённых пенсионеров.
Иными словами, созданием поселенческих школ проблема второго поколения не решается, а лишь откладывается. Наши таланты попрежнему реализуют себя где угодно, но не в поселениях.
Перспектива родопоселенческого движения казалась совсем грустной, пока не свершилось неожиданное. На базе щетининской школы в Текосе появился университет. А это уже – смотрите, похоже на альтернативу. В щетининском университете четыре факультета. Это официально признанное заведение, дающее диплом. Но – заведение альтернативное.
Конечно, выпускники немногих университетских факультетов смогут реализовать себя на земле, в поселении. Вряд ли хирург захочет остаться в РП и прикладывать сотворянам подорожники. Также трудно заняться в поместье, скажем, молекулярной биологией или нанотехнологиями. А вот историей, экоагрономией, альтернативной энергетикой, нетрадиционным целительством, художественными промыслами, всей педагогикой – пожалуйста. И эти факультеты должны быть предоставлены поселенческим студентам. Тогда какойто процент выпускников всё же останется в поместьях – пополнит ряды преподавателей поселенческих школ и университетов. А это уже коечто. Будет посажен какойто росток новой цивилизации, и он заживёт самостоятельно.
Итак, РП выживут, если станут не только семейными гнёздами, но и образовательными центрами новой формации. В идеале каждое поселение должно обзавестись образовательным центром, куда можно поступить из любого другого РП.

Идеальное будущее
Помечтаем. Мы основали подобия университетов, и каждая община теперь – образовательный центр с авторской методикой. Некоторые даже зарабатывают уже не экскурсиями по своим огородам, а экообразованием. Ведь многие в городе и сейчас не прочь отдать собственное чадо в недорогую школу с альтернативной педагогикой. Разумеется, зарабатывают не на своих, поселенческих детях, а на городских. Пусть «досуговый» образ жизни распространится и на образование. Чуть перегнёте – и дети станут удовольствием многотрудным и затратным.
Кто же будет учить в образовательных центрах? Кто, как не мы. Ведь денег на пришлых преподавателей в общинах нет, а досуговый образ жизни – наше достояние. Значит, все поселенцы обязаны както реализовать себя в педагогике. Вспомните, покопайтесь в себе: каждый чтото любит и умеет, пусть непрофессионально. У всех за душой непроявленные увлечения, которые, возможно, отметались как некоммерческие. Пришло время поделиться: хоть сказку в первом классе – но расскажи, на прогулку в лес – своди. Начните с простого – с начальной школы. В ней ведь на все предметы один учитель. Или – с летнего эколагеря.
Коечто в этом направлении уже сделали в Ковчеге, разворачивает ноосферное образование Виктор Медиков. Имеются ли ещё дремлющие таланты? Просыпайтесь, настало ваше время. Есть подсчёты: двух часов занятий в неделю с каждого поместья – достаточно.
Ещё лучше, указать в Уставе, что соседи принимаются лишь те, кто по мере сил развивает экоинтеллект общины. Гектар продаётся после двух зимовок и успешных занятий с поселенческими детьми. Спортом и рисованием, иностранным языком и техникой – кому что ближе. Что же до других… Если кто не способен уделять время второму поколению – не берите его. Он может правильно говорить и вообще быть хорошим парнем, но – с ним нет будущего.
Получится – сформируете интеллектуально сильную среду, которая ассимилирует городскую, и, возможно, вытянете за собой страну. Не сможете – тогда извините. Город, наоборот, ассимилирует вас, И проект под названием «Россия» можно сворачивать, здесь будет чтото иное. Ведь кроме вас других сил возрождения на Руси вроде не видно. Так неожиданно на вас сошлись все звёзды.
Итак, кто забыл – подытоживаю.
1. Проиграете Системе конкуренцию в интеллекте – проиграете и в остальном.
2. Чтобы победить интеллектуально, надо создать не только поселение, но и образовательный центр.
3. Школой ограничиться недостаточно. Нужно в какойто форме и высшее образование.
4. В РП должны быть условия для реализации экоинтеллекта уже выросших представителей второго поколения.
5. Кандидаты, даже минимально не участвующие в интеллектуальном развитии, в поселение не принимаются
А значит – работа только началась. Вы лишь вышли на старт.

Вдогонку
Разогнав перо, я уже не мог остановиться.
Фёдор Лазутин – создатель «Ковчега», в последний год своей, увы, недолгой жизни не раз повторял: для успеха родопоселения необходима какаято совместная деятельность односельчан. Под эту предполагаемую деятельность и надо подбирать соседей. Эти слова – своеобразное завещание творца самого успешного поселения.
Почему бы, следуя заветам Фёдора, не принять общей деятельностью ни что иное как совершенствование наших детей?
Многим бросалось в глаза: интеллектуальная среда в Ковчеге богаче, полнее, чем в Москве. Среднестатистический взрослый ковчеговец интеллектуально превосходит среднестатистического москвича.
Общину следует считать состоявшейся, если интеллект каждого её поколения выше, чем интеллект предыдущего. То есть – дети умнее родителей. Будет ли через двадцать лет ваше чадо интеллектуально превосходить вас и городского сверстника? Станет ли интеллектуальная среда сильнее, чем в Москве? Если будет – вы строили жизнь верно. Если нет – думали лишь о себе. Ведь закон первый, он же последний, гласит: среда с более высоким интеллектом втягивает в себя среду с более низким.
Удачи.

http://karen-korganov.ru/index-9.html