Каждый русский человек помнит пушкинское Лукоморье. Это стихотворение, являясь вступлением к поэме «Руслан и Людмила», давно и навсегда выросло из его рамок и стало почти что гимном давно потерянной нами загадочной, сказочной Руси, пахнувшей мёдом страны. Однако, поэтическая сказочность и красота «Лукоморья» не только вдохновляет и радует, но и немного смущает — в русских девственных лесах отродясь не водилось русалок, и русские цари вовсе не чахли над златом, а избушки, если и были без окон, то имели, по крайней мере, двери...

С чем же тогда ассоциировать лукоморские персонажи? С чем проводить аналогии? Ведь человечество за всю свою историю ничего сверхъестественного так и не придумало: любая фантазия — это открытие чего-то уже имеющегося; все выдумки фантастов рано или поздно сбываются, а любой сказочный персонаж всегда срисован с какого-либо конкретного явления или предмета.

Можно с большой долей уверенности утверждать, что Александр Сергеевич «срисовывал» своё лукоморье с русского лукоморья и помогала ему в этом его добрая няня Арина Родионовна — крепостная крестьянка, для которой «неведомые дорожки» бортных ухожий были роднее родного.

Итак, попробуем разгадать тайны пушкинского Лукоморья, составив своего рода путеводитель по нему, а вернее сказать — небольшой толковый словарь сказочного пушкинского языка.

Лукоморье. Лука — дугообразный изгиб реки или морского берега. Река по весне неудержимо разливается, затапливая окрестности, а когда вода спадает — бесчётное число трав начинает свой бурный рост — «там тридцать витязей прекрасных чредой из вод выходят ясных». Мёд, собранный пчёлами с такого богатейшего разнотравья русских заливных лугов, исстари славился по всему миру, был чтим русскими богатырями.

Дуб зелёный. Гениальная точность — пчёлы выбирают для своих гнёзд именно зелёные, то есть живые деревья. Кроме того, для бортников дуб — это часто межевое, приметное дерево. Дубы-великаны стояли по границам бортных ухожий, «охраняя» лесной покой. Такие дубы жили по полторы тысячи лет и помнили многое...

Златая цепь на дубе том. Понятно, что в старину золотых цепей в русских лесах было не больше, чем в наши дни. Обычные же цепи были. На них к бортному дереву подвешивались брёвна, которые не давали медведю добраться до борти с пчёлами. Мёд ведающий хозяин леса отталкивал лапой мешающие ему брёвна, те раскачивались и в итоге сбивали косолапого на землю. В лесу в то время не было такого бортного дерева, на котором не значились бы следы медвежьих когтей.

Кот учёный. Это соболь, куница. Большие охотники до мёда, они буквально кругами ходили вокруг дупла, пытаясь добраться до сладкого. Леший бродит. Это, конечно же, медведь-лешак, но нам думается, что и бортник, обходящий свой лес. В русском фольклоре бортники-пчеловоды всегда ассоциировались с колдунами, ведунами и т.д.

Русалка на ветвях сидит. Хотя во времена Пушкина уже был изобретён первый рамочный улей, но на крестьянских пасеках он ещё не появился, и все пчеловодство было бортным или колодным. Многие державшиеся старины пчеловоды продолжали размещать свои колоды-борти в кронах деревьев на специально оборудованных площадках и просто на ветвях — опустить пчёл на землю казалось чем-то противоестественным. Поэтому с определённой степенью допущения можно ассоциировать русалку с дуплянкой.

Избушка там на курьих ножках стоит без окон, без дверей. Это, конечно же, улей!!! И в пору колодного пчеловодства и в наши дни улей, несмотря на все происходившие с ним метаморфозы, был и остаётся избушкой без окон, без дверей. И сегодня пчеловоды ставят свои ульи на колышки, а во времена давно минувших дней колода часто укладывалась на рогатки. Как это понятно нам!

Там королевич мимоходом пленяет грозного царя. Королевич — сын королевы (матки) — это отделившаяся часть пчелиной семьи — рой. В поисках нового жилья рой пролетает большие расстояния. Часто таким жильём оказывался дуплистый дуб — грозный царь русского леса. Пчёлы, заселяясь в его дупло, легко пленяли великана.

Там в облаках перед народом колдун несет богатыря. Чудес в крестьянской жизни происходило немного. Пчела была и остаётся самым колдовским, чудесным, загадочным, непостижимым, богоугодным, почти что святым существом. Лошадей, коров, свиней, баранов и прочую живность держали многие, но пчеловодом был далеко не каждый. Увидеть в деревенском небе медленно летящий чудной рой и посмеяться над бегущим за ним пчеловодом: «Эвон, придурок-то наш всё за мухами бегает» — это было целое событие. Летящий в небе рой многим, действительно, казался колдуном, да и сам пчеловод «колдовал» изо всех сил — барабанил по кастрюле — осаживая пчёл. «Богатырь» — это, возможно, трутень. До известных времён считалось, что главный в пчелиной семье именно он.

В темнице там царевна тужит, а бурый волк ей верно служит. Пчелиная матка (королева, царица, царевна) всю свою жизнь проводит в темноте золотых сотовых галерей. Пчёлы верно служат своей царевне. Днём и ночью они ухаживают за маткой, нежно чистят её и кормят. Если пчелиную семью и можно ассоциировать с каким-нибудь животным, то только с волком, которого «ноги кормят», который не даёт себя в обиду, который всегда хороший семьянин, добытчик и охранник. Действительно, бурый пчелиный клуб — это бурый волк. Ай да Пушкин!

Там ступа с Бабою Ягой идёт, бредёт сама собой. Пень, колода, дуплянка, сапетка — все эти «ступы» во времена Пушкина буквально «шагали» по полям. Такие ульи имели соломенные крыши — точь-в-точь мётлы.

Там царь Кащей над златом чахнет. Потрясающая по красоте и точности фраза! Разумеется, она о пчёлах, «дрожащих» на золотых сотах, охраняющих их и неохотно отдающих.

Там русский дух, там Русью пахнет. Да. Россия действительно пахла мёдом. Медуши, корчаги и сытенные дворы ломились от сорокаведёрных бочек, наполненных стоялыми медами. Из варяг в греки шли корабли, гружённые мёдом и воском. В роевую пору в лесах свисало с веток превеликое множество роёв, а в пнях упавших деревьев стояли медовые озера. Мёд был и во дворцах и в крестьянских избах. Не брезговал мёдом и Пушкин: «И я там был, и мёд я пил»!!!

 

ЛУКОМОРЬЕ

(невольное переложение)

Сегодня — луг, а завтра — море...

Река купает берега...

Река купает лукоморье

Из века в век, во все века!

Вода уйдёт и травы рьяно

Поднимутся и расцветут,

И пчёлы с этого бурьяна

Нектар душистый понесут,

Нальют его в златые соты,

Накроют белым рушником;

А соты те от непогоды

Сокрыты в дубе вековом...

И так по бортному ухожью

Стоят великие древа

И полнятся пчелиной дрожью

Их золотые терема;

Там борти выструганы ровно,

Светлы от скобеля бока;

Там на цепях лихие брёвна

Стражат медведя-лешака;

Там соболь ходит чёрной кошкой —

Учёным пчёлами котом,

Куница злится и нарошкой

Царапает медовый дом;

В колодах гул пчелиный слышен —

Весенний ливень грозовой

И помело на каждой крыше

Забыто Бабою Ягой;

Там по неведомым дорожкам

Летит пчелиный чародей

И ульи там на курьих ножках

Стоят без окон, без дверей;

Там пчельный рой — Кащей Бессмертный,

Но жизнь его в одном яйце —

Разбей его и мёд несчётный

Растает снегом на крыльце;

Тот рой — колдун чернобородый —

Свисает ниц — пчела к пчеле

И от пчелиного народа

Там запах мёда по земле;

Там запах русского простора,

Раздольных заливных лугов,

Там дух большого медосбора,

Там песни русских мужиков!

И я там был! Стоялый мёд

Я пил из тяжкого стакана

За Русь, за русского Ивана

И за пчелиный вечный род!!!

 

Антон СЕНЮТА, 8 сентября 2009 г., http://vk.com/topic-8346095_21583720